В ее жизни было слишком много личного.
Ее тело нашли рыбаки в водах сибирской реки. Яне Дягилевой не было еще 25 лет.
Сначала не давала покоя мысль о том, как много не было сделано. Не напечатаны статьи, не выпущены пластинки, не сыграны концерты. Разве что случайно, в поезде или на улице кто-то мог услышать ее чистый голос из динамика магнитофона. Ее не снимало телевидение и не записывало радио. Для огромного большинства людей ее смерть - еще одна. Где-то в Сибири утонула молодая девушка.
Не было ее в "Программе А"... Господи, о ком это я? Янка в "Утренней почте"... Башлачев в "Юрмале"... Слава богу, что дело не дошло до этих заранее обреченных экспериментов. Ведь все это, как ни парадоксально з вучит, современный городской фольклор XIX века, когда не было шоу-бизнеса, студии, продюсеров, менеджеров и миллионов потребителей. Песни, которые рождаются на кухне за бутылкой вина, в лесу и в поезде, и там же живут, не посягая на хит-парады. Это не продукция.
Не было стадионных концертов. Были выступления в маленьких залах, была кочевая жизнь по стране, были сотни знакомых и музыкальные квартирные посиделки. Были и есть тысячи магнитофонных записей. Неожиданное сочетание женского голоса и мужской, очень жесткой, игры на гитаре. На концерте в Харькове, спустя полчаса после начала концерта у нее порвалась струна. Она перестроила гитару на пять струн, - порвалась пятая. Она доиграла концерт на четырех. А могла бы, наверное, доиграть и на одной.
Только раз или два - на радио... Словно существовал магический круг людей, который хранил ее песни внутри себя, оберегал их от кооператоров и бесцеремонных камер. Они, эти люди, хранили Янку для себя, и она для них была ниточкой, которая связывала их в разных концах огромной страны. Где-то в тысячных залах за океаном пела Джоан Баэз, в Останкино - Жанна Бичевская, а Янка жила в ограниченном пространстве, и песни, которые нехотя могли бы пробить стену отчуждения от внешнего мира, даже не пытались это сделать.
Что было, - то было. А вот по поводу того, что будет… Есть все основания предполагать, что повторится история Александра Башлачева. После первых публикаций, пластинок, спустя несколько месяцев после его трагической смерти, все, что было связано с Сашей, начало превращаться в фарс, а в варианте мемориальных концертов в Ленинграде - надругательство. А тиражирование его песни "Время Колокольчиков" привело к массовой продаже кооперативных колокольчиков по цене 3 руб. за комплект, сработанных явно теми же руками, которые за неделю до этого рубили мясо. Смерть - доходное дело.
Конечно, выйдет пластинка. Хорошо бы, если не одна. Конечно, будут печатать ее стихи. И хватит. Не надо шумных мемориалов, переходящих в пляски на могиле. Может быть, это избавит нас от футболок и полиэтиленовых пакетов с ее изображением.
Не надо плакатных статей и создания образа непризнанной народом героини. В ее жизни было слишком много личного, чтобы выносить это на всеобщее обозрение.
Все, что нужно, сделают ее песни, которые, убежден, будут слушать еще очень долго. В том числе публикуемая ниже. Неужели она все знала заранее?
Коммерчески успешно принародно подыхать
Об камни разбивать фотогеничное лицо
Просить по-человечески, заглядывать в глаза
Добрым прохожим.
Продана смерть моя.
Украсить интерьеры и повиснуть на стене
Нарушить геометрию квадратных потолков
В сверкающих обоях биться голым кирпичом
Тенью бездомной
Продана смерть моя
Иду я на веревочке, вздыхаю на ходу
Доска моя кончается, сейчас я упаду,
Под ноги, под колеса, под тяжелый молоток
Все с молотка.
Продана смерть моя...
Александр Мартыненко.
Харьков, 1992