Янку, Яну Дягилеву, девушку из Новосибирска, называли самым светлым, самым чистым явлением русского рока конца 80-х годов. Что знали мы о ней? Пара публикаций да несколько выступлений на сборных концертах и фестивалях. Впервые Яна появилась перед широкой аудиторией в 1990 году на фестивале «Рок Акустика», состоявшемся в Череповце.* Она сразу же обратила на себя внимание, произведя едва ли не самое сильное впечатление на зрителей и музыкальных критиков. А самые первые шаги в мире отечественного рока Яна сделала в дочерней группе ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ под названием ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ в 1987 году. В дальнейшем Егор Летов и Яна Дягилева тесно сотрудничали, ГО помогла Яне в записи собственных альбомов, первый из которых появился в том же 1987 году. Настроение альбома созвучно названию, – Не Положено: не положено любить, не положено смеяться, не положено просто жить. Альбом 1988 года Деклассированным Элементам был записан при непосредственном участии музыкантов ГО. Не могу сказать, что в электричестве эти песни откровения производят сильное впечатление. Скрежещущие звуки электрогитар и грохот сбивающихся барабанов мешают добраться до смысла стихов. Закономерно, что акустическая работа Домой! (1989), состоящая почти из тех же песен, что и Деклассированным Элементам, очевидно выигрывает, оставляя нас наедине с высоким голосом Янки и ее плачущей гитарой. Последний альбом, Ангедония вышел в 1989 году и, как и все предыдущие, был выпущен под маркой фирмы «ГрОб Рекордз». Оставаясь явлением самобытным и уникальным, Яна незримыми ниточками была связана со многими. Образ – простоволосая девушка с беззащитно-растерянными глазами – Дженис Джоплин, манера исполнения – неторопливые баллады – Джоан Баэз, фольклорные интонации – Дмитрий Ревякин. И, наконец, ее мироощущение – это боль и безысходность Александра Башлачева. Когда-то Саша сказал: «Если мне плохо, и ко мне придет кто-то, кому тоже плохо, нам не станет от этого хорошо. Мне не станет хорошо от того, что кому-то плохо. Мне – не станет. И поэтому нытик – он разрушает, не создает. Но раз он уже ноет, значит, у него уже болит. А раз у него уже болит, то он запоет, в конце концов, своей болью запоет он. Потом – о радости, потому что, когда человек начал петь песни, это был плач сначала, а плачут во все времена, во всех странах и с самого раннего детства». Песни Янки – это плач, и не только по содержанию, но и по исполнению – порой надрывному, порой протяжному. Ее баллады насквозь трагичны – это плач по людям, которые при жизни обречены на смерть, предчувствие приближающегося общего конца: От большого ума – лишь сума да тюрьма
От лихой головы – лишь канавы и рвы
От красивой души – только струпья и вши
От вселенской любви только морды в крови. Она несла нам свои песни, которые дошли до большинства, увы, уже после ее смерти. Нам остался лишь созданный ею мир – иногда добрый и нежный, иногда злой и угрюмый, но очень часто серый и тоскливый, замкнутый в узкое пространство окружавших ее клеток. Рассказывали, что окна дома, в котором жила Яна, приходились вровень асфальту, а сам дом стоял на перекрестке каких-то дорог, по которым шли вереницы нескончаемых машин и грузовиков. И все воспоминания детства – рельсы, шпалы, светофоры, заводские трубы: А мы пойдем с тобой, погуляем по трамвайным рельсам
Посидим на трубах у начала кольцевой дороги
Нашим теплым ветром будет черный дым с трубы завода
Путеводною звездою будет желтая тарелка светофора… Порой ее стихи наполнены образами каких-то абстрактных предметов, странных нездешних существ, порой строчки излучали щемящую нежность и теплоту: Я оставляю еще полкоролевства
Восемь метров земель тридевятых
На острове вымерших просторечий
Купола из прошлогодней соломы
Я оставляю еще полкоролевства
Весна за легкомыслие меня накажет,
Я вернусь, чтоб постучать в ворота… Удивительно, но очень трудно закончить цитату, оборвать ее строчку. «Песни становятся стихами, когда их некому петь. На бумаге они не защищены голосом – судорожным и нежным, – они стоят перед вами голые, и видна вся их дикая неправильность и гениальная нескладность. Кажется, что слова разбросаны так и сяк, а попробуй, сдвинь хоть одно, – не сдвинешь». Нам остались ее стихи, и теперь мы можем их только читать, впрочем, и слушать тоже – с магнитофонной ленты или с жесткого винила пластинки. Конечно, жизнь не стоит на месте. И, я верю, принесет еще нам новые имена, и появятся талантливые люди, которые сложат другие песни. Но мы должны помнить поэтов, тех, кто уже прошел свои «семь кругов беспокойного лада». Мы не должны их забывать, потому что в нашей памяти – их жизнь. Что произошло той майской ночью 1991 года, – не скажет уже никто. Несчастный случай слишком похож на самоубийство. Правду знает только вода, ставшая ее последним домом. Именно к реке пришла она «ползком по шпалам», вырвавшись из бетонных объятий грязного, задымленного города. Ей было неполных 25 лет. Нелепая гармония пустого шара
Заполнит промежутки мертвой водой,
Через заснеженные комнаты и дым
Протянет палец и покажет нам на дверь
И отсюда – домой.
От этих каменных систем в распухших головах
теоретических пророков
напечатанных Богов –
домой… Екатерина Новосельцева «Инфа» (Воронеж) №23/1993 *Автор, к сожалению, в самом деле плохо информирован.