В параллельной плацкарте, в окружении урлы, жрущей пиво из пластмассовых банок для бензина, ехала Янка. Зрелище и запахи страшные. Все существующие в природе виды панковских причесок. Заходит Коблов. Коблов и Янка совокупно перекрашивают себе волосы в огненно-атомный цвет, наводящий духовно-котористический мост между купе и плацкартой, усиливающий ирреальность происходящего. * * * - Он матерился со сцены, - строго сказал майор. Машка с Янкой переглянулись. Из-за бесстрастных полицейских стен, казалось, доносился печально-могучий бас плененного Полковника. - Отпустите его! Вы будете его бить! - решительно запищала Янка - Что?! Мы?! Да как вы - Нет! Я знаю. Вы будете его бить. Майор опустил глаза. * * * После всего этого ужаса вышла, сказала вежливо-взволнованно: - Здравствуйте. Пела, очень заведенная Ником - отнюдь не «возвращая нам веру и свет», как пытались убедить всех некоторые, а продолжая на другой лад тему эсхатологического отчаяния. Так как все пишет «Мелодия», то пела, словно из клетки микрофонных стоек. «Ангедония» - плач вселенской женщины. Опять – не кто-то, «делающий музыку», а процесс горения. Переставая петь, удивленно опускает голову к грифу, что там руки делают? С. Гурьев, «Контр’ Культ’ Ура», Москва, 2/90г.